БУРГУНДСКИЙ ДВОР И ЕГО ВЛАСТНЫЕ ФУНКЦИИ В ТРАКТАТЕ ОЛИВЬЕ ДЕ ЛЯ МАРША - История - Бургундия 1380 - 1400 - Каталог статей

Бургундский двор с конца XIV и особенно в XV веке занял исключительное место среди дворов могущественных европейских государей. Современники называли его сокровищем или жемчужиной Запада, будучи поражены его политическими амбициями, культом института рыцарства — одного из наиболее ярких знаков уходящего средневекового западноевропейского мира, роскошью придворной жизни, причудливостью и волшебством праздников. Признание современниками супрематии Бургундского двора выглядит достаточно парадоксально, если учесть, что он являлся политическим центром только герцогства, существующего в рамках французской монархии и не имевшего юридического статуса самостоятельного государства. Начало его возвышению было положено Карлом V, передавшим в 1363 г. своему младшему брату Филиппу герцогство Бургундию в апанаж. Жизни четырех герцогов Бургундии из Дома Валуа — Филиппа Храброго, Иоанна Бесстрашного, Филиппа Доброго и Карла Смелого, за отрезок времени чуть более одного столетия хватило на то, чтобы сделать убедительные шаги по пути превращения герцогства в самостоятельное государство. Наиболее впечатляющим из них была территориальная экспансия герцогства, земли которого составили два, по существу разорванных блока земель — вокруг герцогства Бургундии м графства Франш-Конте и вокруг Фландрии, куда со и половины XV в. стал перемещаться центр политической жизни. Буквально ворвавшись в уже более или менее сложившуюся систему западноевропейских государств, Бургундия неизбежно оказалась в сложных отношениях с соседями, особенно с Францией и Священной Римской империей. Кровь двойного убийства (в 1409г. — брата французского короля Людовика Орлеанского, организованного Иоанном Бесстрашным, тщетно пытавшимся оправдаться в общественном мнении ссылкой на заботу об общественном благе, и его собственная смерть, организованная окружением будущего Карла VII спустя 10 лет) — положила предел вмешательству Бургундского дома во внутренние дела Франции и сконцентрировавшему отныне свои усилия исключительно на достижении политической автономии. В планах воссоздания древнего государства Лотаря — Карла Смелого, претендовавшего на титул великого герцога Запада, посещали мечты о короне римского короля.
Не менее парадоксальным в случае с Бургундией было и то, что именно Франция помогла политическим притязаниям Бургундского дома, даровав апанаж без юридической оговорки его непременного возвращения королевскому домену в случае отсутствия наследника по мужской линии, передав герцогству в наследство систему французской государственной администрации, включая систему налогов, и, наконец, благодаря бессилию Карла VI, позволив герцогам Бургундским ощутить вкус королевской власти.
Таким образом, политические амбиции Бургундии не соответствовали реальному положению герцогства — только территориального принципата, обязанного вассальной присягой французскому королю. Инструментом стратегического значения на пути достижения этих притязаний стал Бургундский двор, структура, идеология и презентативная функция которого были направлены не только на демонстрацию власти и могущества, но их организацию и реализацию **1.
Среди современников, которые могли бы дать необходимую информацию, особое место занимает Оливье де Ля Mapш, личная судьба которого без остатка принадлежала Бургундскому двору, в то время как его творчество отразило наиболее существенные особенности придворной жизни.
Оливье де Ля Марш родился предположительно в 1422 г. в местечке Виллегодэн на Луаре в семье ротюрье. По протекции сеньора Гильома де Лурье мальчиком он попал ко двору герцога Бургундского в Шалоне, пройдя длинный путь службы от должности пажа Филиппа Доброго до мэтра Отеля в 1477 г. и затем главного мэтра Отеля (управляющего Бургундского дома), крупного чиновника, исполняющего дипломатические миссии, а также управленческие (чиновник местной администрации бальи, мэтр монеты) и военные (капитан крепостей) функции. Его восхождение по служебной лестнице сопровождалось ростом социального статуса. Он поднялся на первых порах до ранга оруженосца службы «рту и телу» (bouche et corps) герцога, слуги «хлеба и ножа» (ecuyer panetier, ecuyer trenchant) и наконец посвящением Филиппа Доброго стал рыцарем (chevalier), что открыло ему путь к высоким административным должностям. Он стойко пережил превратности Бургундского дома, связанные с гибелью Карла Смелого, и в отличие от Филиппа де Коммина не перешел на службу к Людовику XI. После нескольких месяцев тюрьмы, в доме Марии Бургундской и Максимилиана Австрийского он стал воспитателем юного Филиппа Красивого, родившегося в 1478 г. уже после смерти его деда Карла Смелого. Де Ля Марш умер в феврале 1502 г. в Брюсселе, отойдя от государственных и военных дел за несколько лет до своей кончины. В течение своей сознательной жизни и особенно на склоне ее О. де Ля Марш занимался литературной деятельностью, попробовав свои силы на стезе историка и поэта; он автор многочисленных рондо, баллад и поэм. Самую многочисленную группу его произведений объединяет тема, отражавшая одну из наиболее характерных особенностей Бургундского двора, стремившегося оживить уходящий институт рыцарства и его куртуазных идеалов. Бургундский двор, более чем какой-либо другой в Западной Европе, дал рождение тому, что исследователи называют «рыцарством поздней осени» (chevalerie d' arrière saison). Проекты крестовых походов, которые разрабатывались при дворе, организация в ноябре 1431 г. Ордена Золотого Руна (Toison d'or), объединившего в своих рядах аристократическую элиту, — все это были знаки приверженности Бургундии рыцарским традициям. К произведениям этой группы можно отнести трактаты, посвященные турнирам и поединкам, а также две поэмы в стихах на старофранцузском языке: «Chevalier delibéré» (1483 г.) — в которой судьбы Бургундского дома демонстрируют два рыцаря смерти, воплотивших Случай и Слабость. Поэма имела огромный успех, особенно в Испании; и вторая поэма, где перемежаются стихи на старофранцузском с латинской прозой «Debat de Cuidier et la Fortune».
Его третья большая поэма, написанная в 90-е годы, посвящена другому, тоже весьма острому вопросу о женщинах и нравах при дворе, реальная жизнь которого была далека от исповедуемых им идеалов куртуазной любви. Сам Карл Смелый, по утверждению современников, не мог служить примером их соблюдения. Выступивший как моралист, О. де Ля Марш в поэме «Parement et triomphe des dames» (Украшение и триумф дам), находчиво обыграв детали женской одежды, прославил женские добродетели — честь, честность, верность и смирение.
Институционная модель двора получила отражение частично в Мемуарах-Хронике О. де Ля Марша, охватившей события бургундской истории с 1435 по 1488 г. и особенно трактате «Estat de la Maison du due Charles de Bourgongne dit le Hardy» **2, о котором и пойдет речь в настоящей статье.
Трактат был написан в 1474 г. по просьбе Эдуарда IV, очевидно желавшего использовать опыт Бургундского двора, в свою очередь явившись результатом богатого опыта О. де Ля Марша: по его собственному признанию он «экспериментировал с фактами знатного Дома Бургундии в течение более 30 лет». Созданный как трактат по устройству Дома — его управлению и порядку в нем, этот труд является по существу политическим сочинением, резюмируя в первую очередь организацию и масштаб власти герцога. В структуре трактата О. де Ля Марш пытается четко разделить описание частной и публичной сферы жизни двора. В описании им двора в узком смысле слова, т. е. Отеля, который является основной сферой деятельности автора как его главного управляющего, он отнес службы домашней церкви (Капеллы), комнат герцога и четырех служб «телу и рту принца». Описание публичных функций двора он дает в разделах, посвященных юстиции, армии, финансам. Возможность по данным трактата оценить характер Бургундского двора в качестве властного института представляет особый интерес в качестве важного показателя уровня «государственности», которого достигла политическая организация герцогства. Любое политическое образование в своей эволюции может пройти путь от личностных форм власти суверена к ее институциональному и правовому оформлению. Средневековая государственность вырастает из феодальной курии как совета сеньора с прямыми вассалами, а также из органов «дворцового управления». Движение к государству Нового времени предполагает несколько непременных условий: отпочкование, выделение из сеньориальной курии отдельных ведомств и их автономизацию — в частности, их способность монопольно и во все полноте отправлять соответствующую функцию; вытеснение вассалъно-феодальных по природе служб — службой юридически образованных чиновников, оплачиваемых из государственной казны; наконец, сосредоточение властной функции курии в ее Политическом совете как центральном органе управления, где реализовалось личное участие государя во власти, главным образом власти направляющей и контролирующей. Этот процесс, обычно идущий эмпирическим путем, в Бургундии испытал на себе сильное влияние государственного аппарата Франции. Я имею в виду систему налогового и местного управления, контроль Парижского парламента над судебной палатой герцога (Grand Jours) и т. д.
В результате административных реформ уже в условиях фактической автономии принципата в нем действовали парламенты в Дижоне и Доле для обеих Бургундии, парламент в Малине для областей «de par deça» («по эту сторону»), т. е. для земель вокруг Фландрии, а также Палаты счетов в Дижоне и Лилле. Любопытно в этой связи оценить роль и функции двора как показателя развитости системы управления в принципате, претендующем на государственную самостоятельность. Смысл подобной оценки мы видим не в том, чтобы определить обоснованность или необоснованность политических притязаний Бургундии: опыт показывает, что система управления, как правило, отстает от решения вопросов территориального расширения или политический независимости. Постановка подобного вопроса корректна только в контексте соперничества Бургундии с Францией; ответ на него мог бы, на наш взгляд, послужить одним из объяснений конечной победы Франции. Я попытаюсь отметить некоторые наиболее существенные в этом плане моменты в информации Оливье де Ля Марша.
«Публичными» департаментами герцогского совета де Ля Марш называет департаменты юстиции, армии и финансов. **3 Описание первого из них — юстиции — оставляет впечатление повышенной активности ведомства, которая позволяет его считать не столько инстанцией для исключительных случаев (когда центральная власть «отзывает» дело из парламента или судит представителей элиты), сколько рабочей верховной инстанцией. Политический совет герцога имеет специальную палату, административную группу которой возглавляет канцлер. В ее состав входят епископ капеллы герцога, 4 шевалье – нотабля, 8 мэтров reqûestes, т. е. мэтров расследований судебных дел, возникающих в среде чиновников и в целом по апелляциям, 15 секретарей, судебные исполнители и некоторые другие чиновники этой службы. Палата заседала 2 раза в неделю — по пятницам и понедельникам, в присутствии принца, если он не был на войне, как замечает О. де Ля Марш, и членов Совета, т. е. принцев Бургундского дома, канцлера, главного метрдотеля, коннетабля, знатных пенсионариев, послов, шевалье Ордена Золотого Руна. В присутствии принца заседание обставлялось с большой торжественностью и роскошью, которые являлись предметом особой заботы Бургундского двора, руководствовавшегося принципом — «власть должна быть красивой». Зал заседаний украшали коврами и гербами бургундских герцогов, которые, как гербы принцев крови дома Валуа, несли изображение лилий. Соблюдался жесткий порядок расположения скамей вокруг богато украшенного герцогского кресла, а также места расположения в зале членов Совета, двух мэтров расследования и двух секретарей, которые должны были находиться около кресла герцога и, по замечанию автора трактата, на коленях; сзади герцога располагались его пажи и оруженосцы. У входа в помещение, напротив герцога, с жезлами в руках находились 15 человек военной охраны. Основной смысл судебного заседания в присутствии герцога Оливье де Ля Марш видел в возможности выслушать и подготовить решение всех просьб, обращенных к принцу, особенно просьб со стороны бедных и малых (des pauvres et des petits), которые смогли бы пожаловаться на богатых и великих и которые иным образом не могли приблизиться к герцогу. Любопытным аргументом в пользу нашего предположения о вполне «рабочем» назначении судебного департамента Совета служит упоминание автора о нововведении в сфере наказаний, связанное с именем Карла Смелого. Он нарушил вредную, по словам де Ля Марша, для Бургундии практику, когда преступника, совершившего преступление на территории обеих Бургундии, нельзя было преследовать во Фландрии и Брабанте, где он скрывался от наказания. Теперь специальный эмиссар герцога мог действовать по всей территории. Кстати, в помещениях Отеля имелась тюрьма.
Отмеченные факты с процедурой наказания и в целом работа судебного ведомства кажутся знаменательными, поскольку свидетельствуют, во-первых, о слабо унифицированной системе управления, которая, несомненно, могла служить источником общей политической слабости принципата. Во-вторых, они объясняют исключительную роль в этих условиях личной власти герцога и, следовательно, его Политического совета в объединении территорий. Последнее обстоятельство должно было побуждать публичные ведомства Бургундского двора брать на себя решение вопросов, выходящих за рамки «высокой политики» и относящихся в строгом смысле слова к компетенции исполнительного аппарата.